Статья опубликована в: Сомин Н. В. Оправдание справедливости // Наше дело. – 2012. – №1 (9). – С.7–13.

Автор – Николай Владимирович Сомин, кандидат физико-математических наук, ведущий научный сотрудник Института Проблем Информатики РАН, бакалавр теологии, преподаватель Православного Свято-Тихоновского Гуманитарного Университета (Москва).

Сделанный автором с православных позиций анализ такого явления, как социальная справедливость, в том числе применительно к современной России, столь же применим и столь же актуален и по отношению к Украине. Возможно, с ним не во всем можно согласиться, но это призыв нетеплохладного православного человека задуматься о том, как христианину жить в нехристианском мире.

Эта непростая справедливость

Если упомянуть в разговоре с православным человеком о социальной справедливости, то очень вероятно, что в ответ на губах появится презрительная улыбка, а наиболее начитанные вам приведут слова Исаака Сирина: "Не называй Бога справедливым, ибо если Бог справедлив, то я погиб" – мол, если бы Бог судил не по любви, а по всей справедливости, то, как сказал Псалмопевец, «не оправдится пред Тобою всяк живый». А кое-кто из батюшек вам популярно разъяснит, что жажда социальной справедливости – это не что иное, как зависть шариковых к состоятельным людям, чувство постыдное, которого христианин должен чураться. Думается, что такое отношение к социальной справедливости как раз нельзя назвать справедливым, и нам, христианам, необходимо более вдумчиво отнестись к этому понятию.

Но сначала поточнее обрисуем предмет разговора. Еще в Древнем Риме была сформулирована общая формула справедливости: suum cuique («суум куйкве» – каждому свое, каждому по заслугам).  Этот принцип охватывает не только сферу судопроизводства, но и громадное количество иных ситуаций, когда «каждому по заслугам» весьма актуально. Это ситуации распределения ограниченного количества благ. Сплошь и рядом, ежечасно мы решаем эту задачу, или кто-то решает ее относительно нас. Собственно, распределение пропорционально отдаче и есть (в первом приближении)  социальная справедливость. Слово «социальная» тут очень кстати. Ибо  всегда налицо «круг распределения» – некое общество. Оно может быть локальным (скажем, фирма) или глобальным (страна), но вне общества задача распределения благ становится бессмысленной. Общественный характер социальной справедливости подчеркивает и то, что в это понятие часто включают некий минимум поддержки каждого – иначе говоря, это социальная гарантия того, что общество никого не оставит на произвол судьбы.

Несмотря на, казалось бы, прозрачный смысл слова «справедливость», само понятие оказалось, ох, каким непростым.  Нет ясности ни в вопросе о нормах социальной справедливости, ни в сущностном смысле этого понятия, ни в условиях его реализации. К тому же работ, посвященных его философско-религиозному анализу, в православной традиции на удивление мало. Но разбираться надо. Не пытаясь объять необъятное, мы сосредоточится на обсуждении следующих существенных для православного сознания вопросов.

От Бога ли социальная справедливость? Или она есть человеческое установление? Это главный богословский вопрос, от которого зависит наше отношение к этому феномену.

Справедливость и любовь. Как соотносятся эти понятия? Является ли справедливость совершенно отличной от любви силой? Или между ними есть связь? А может быть это в сущности одно и то же?

Почему для людей столь важна социальная справедливость? Хорошо известно, что люди много говорят о справедливости, считают необходимым соблюдение ее. Почти все (хотя понятие о справедливости у каждого свое). Так в чем же дело?

Наконец, возможно ли общество социальной справедливости? Причем, не в теории и принципе, а в реальности, у нас на грешной земле, в условиях падшести нашего мира?

«С небес, или от человеков?»

«От человеков» – скажут многие относительно социальной справедливости. И будут неправы. Ибо Писание недвусмысленно говорит о ее Божественном источнике.

В Ветхом Завете повествуется, как Господь дает еврейскому народу Закон, который можно характеризовать одним словом – справедливость. «Субботний год» (каждый седьмой год) предписывал не засевать поля (все, что на них вырастало, отдавалось животным и нищим),  прощать долги и отпускать рабов на волю. «Юбилейный год» (каждый пятидесятый) предполагал, помимо всего этого, безвозмездное  возвращение земли прежнему владельцу, даже если прежде она была у него куплена. Эти законы не позволяли скапливаться в одних руках большим денежным и земельным владениям. Закон также обязывал заплатить наемнику «до захода солнца», предлагал справедливые нормы против воровства и причинения хозяйственного ущерба. Ростовщичество по отношению к евреям полностью запрещалось. Вводилась система платы левитам, исключавшая их бедность, но не позволявшая неограниченно наживаться.

О том же говорят и тексты, например: «Ты уготовал eси правоты, суд и правду во Иакове Ты сотворил eси» (Пс.98,4). В синодальном переводе: «Ты утвердил справедливость, суд и правду Ты совершил в Иакове». Библия источником справедливости называет не человеческие желания, а Самого Бога.

Тут виден мостик и к Новому Завету: словами «правота», «правый», «правда», усеяна Псалтирь, а они выражают одновременно и Божию справедливость и Божию правду – ту самую, о которой Евангелие говорит: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его» (Мф,633). А вот еще: «Блаженны алчущие и жаждущие правды» (Мф.5,6), «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное» (Мф.5,10).  Или: «Ибо, говорю вам, если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное» (Мф.5,20). Если учесть, что тут везде «правды», «за правду», «праведность» есть перевод  греческого «дикэосини» - «справедливость, правда», то неожиданно выявляется дополнительный, очень ясный смысл этих текстов:  справедливый человек наследует Царство, а несправедливый попасть в него не может.

Правда Божия («дикеосини Теу») – вот  на чем стоит справедливость и в Ветхом и в Новом Заветах. И эту Правду возвещает Сам Спаситель,  утверждая социальную справедливость с огромной силой: «блаженны нищие» (Лк.6,20); «горе вам, богатые! ибо вы уже получили свое утешение» (Лк.6,24). Заметим, что в наших текстах Евангелия от Луки стоит «блаженны нищие духом», как в Евангелии от Матфея, Но дело в том, что в тексте Луки «духом» появилось только где-то в VIII веке. Так что все святые отцы читали Евангелие от Луки без «духом», что и обосновывало их социальный пафос.

Господь настолько заинтересован в осуществлении социальной справедливости, что готов ее недостаток в земной жизни восполнить на Небесах. Воздаяние справедливости на Небе – тема в Евангелии неоднократная. Яркий пример – притча о богаче и Лазаре (Лк.16,19-31).  Там бедняк Лазарь в струпьях лежал у ворот пирующего богача, но в другой жизни он утешается на лоне Авраамовом; богач же мучается в аду. Ап. Иаков вторит Евангелию: «Вы роскошествовали на земле и наслаждались; напитали сердца ваши, как бы на день заклания» (Иак.5,6).

Итак, Сам Господь оправдывает социальную справедливость и требует ее установления. И потому христианин должен бороться против ее попрания, причем в этом, грешном и падшем, мире. И  скептические ухмылки по поводу социальной справедливости совершенно неуместны. Тем более, что чувство справедливости кардинально отличается от зависти. Чувство справедливости требует восстановления правды, и потому добиваться справедливости можно не только за себя, но и за других – именно так в основном и поступают справедливые люди. Зависть же – чувство сугубо личное, возникающее вследствие неудовлетворенных амбиций. Тут совершенно разные, даже противоположные мотивы, и потому справедливые люди, как правило, независтливы. Вольная или невольная подмена справедливости завистью должна быть  нами изжита, ибо она приводит  к дискредитации справедливости – одной из самых фундаментальных ценностей Божьего мира.

Справедливость и любовь

Ветхий Завет  – это не только конкретные нормы социальной справедливости. Он дает удивительно точное объяснение  ее моральной сущности. Вот оно: «люби ближнего твоего, как самого себя» (Лев.19,18). И действительно, суть справедливости в том, что в вопросах распределения каждый получает по заслугам невзирая на лица. И в этом смысле я ничем не выделен из других людей. Следовательно, принимая социальную справедливость за норму своей жизни, я тем самым утверждаю, что к себе я отношусь точно так же, как и ко всем остальным – не лучше и не хуже. Или иначе: люблю остальных так же, как себя.

Конечно, это не определение общества социальной справедливости, а лишь характеристика справедливого человека. Причем, заметим, что человека отнюдь не святого – в нем любовь к ближнему уравновешивается любовью к себе (т.е. эгоизмом). Но этот критерий позволяет ясно осознать, что социальная справедливость невозможна без определенного уровня любви среди членов общества.

Любовь и эгоизм – две важнейшие моральные силы, постоянно появляющиеся в ветхозаветном повествовании. Можно даже утверждать, что в Ветхом Завете все события, люди, установления, и даже  народы как бы нанизаны на установленную Богом моральную ось.  Вверху Божия святость, любовь и правда, внизу – сатанинский эгоизм и ложь. Всякая душа человеческая (установление, народ) занимает на моральной оси определенное положение – если любовь в ней превалирует, то она находится ближе к Богу, если преобладает эгоизм – то ближе к сатане. Нетрудно сообразить, что есть и «нулевая точка», где имеет место паритет любви и эгоизма, ­ где человек любит себя так же, как и другого... Казалось бы, ура! вот она, справедливость! Но не станем трубить в фанфары – это лишь точка на шкале, но не сама справедливость. Точка очень важная, ибо она дает нам некий мысленный ориентир, определяет «нормативную» справедливость, с которой мы можем сравнивать всякое реальное проявление справедливости. Но всю специфику понятия эта точка не раскрывает. Поэтому пойдем дальше.

Посмотрим внимательнее, как относится к справедливости Новый Завет. С одной стороны, Спаситель подтверждает ветхозаветный критерий:  «люби ближнего твоего, как самого себя» (Мф.19,19).  И тут, в контексте эпизода с богатым юношей, становится ясен ответ на вопрос «когда человек будет отдавать ближнему столько, сколько получать?» – когда будет любить ближнего как самого себя.

Но, с другой стороны, заметно, что Евангелие как бы уклоняется от обсуждения темы справедливости. Пафос проповеди Христа – в благой вести о приближении Его Царства, Царства Любви. Спаситель дает благодать, позволяющую стать любящим, а значит – войти в Царство. Что же касается справедливости, то Христос, как кажется, уходит от ее исполнения. Вот эпизод (Лк.12,13-15), где два брата просят Христа разделить между ними наследство. Разумеется, разделить справедливо – ведь о Нем фарисеи говорят: «Учитель! Мы знаем, что Ты справедлив» (Мф.22,16).  Но Христос делящим наследство отвечает: «кто поставил меня делить и судить вас?». Этим Он как бы говорит: «Вы стремитесь к справедливому разделу имущества, Я же хочу от вас любви». А вот еще: «больший из Вас да будет всем слуга». Снова справедливость парадоксально отрицается: больший не должен получить за свои заслуги больше, а наоборот  послужить всем. Или притча о работниках в винограднике: по динарию получили все – и работавшие с раннего утра, и пришедшие с одиннадцатого часа, вопреки, казалось бы, очевидной справедливости.

Так в чем же дело? А в том, что справедливость вовсе не является христианским идеалом. Ибо Христом провозглашен куда более высокий принцип.  Это любовь. Новозаветным идеалом является чистая любовь, любовь как жертва, как полное отдание всех своих сил на благо ближнему. К такому идеалу должны восходить христиане. Но отправной точкой этого восхождения к совершенству является справедливость. Ниже «нормативной» справедливости по нравственной оси христианин опуститься не имеет права – тогда он уже вне христианства, в области эгоизма.

И идеал общества, предлагаемого Христом – общество любви. Все его многоразличные степени и состояния, находятся в зоне любви. Именно его, общество любви, и создали апостолы в Иерусалимской общине. О, это общество было намного выше всего существовавшего до сих пор, в том числе – всех чаяний о справедливом социуме! «Это было ангельское общество» говорит о нем Свт. Иоанн Златоуст. Причем, нравственный уровень его был столь высок, что по сравнению с ним расхожие понятия о справедливости оказывались грубой профанацией. Случай с Ананией и Сапфирой это подтверждает. Вряд ли эта чета была гнездом законченного эгоизма. Нет, они, увлеченные всеобщим порывом, тоже сначала решили продать все и деньги принести к ногам апостолов. Но, видимо, чуть позже «здравый смысл» возобладал, и они решили часть денег оставить себе, на всякий случай.  Собственно, а почему нет – так будет где-то даже по земному справедливо: часть общине, часть себе. Они рассуждали по обычным законам  падшего, безлюбовного общества. Но оказалось, что их поступок явился хулой на Духа Святаго, явно присутствующего в общине, он абсолютно, прямо-таки метафизически, оказался несовместимым с новым обществом Христовой любви. Что и повлекло столь печальный финал.

Являя нам Иерусалимскую общину, Новый Завет завершает библейскую классификацию обществ. А именно: человечеству предоставлены три социальные альтернативы: «общество эгоизма», «общество справедливости» и «общество любви».  В первом – обществе эгоизма – жило и ранее, и живет сейчас большинство населения. Люди в этом обществе эгоистичны, и быть такими их склоняют законы этого социума. Это общество – под властью мамоны, под маской которого скрывается сам сатана. Новый Завет провозглашает общество любви – высший тип общества, в котором все, сознательно и по любви, служат друг другу. Это «заповедь новая», ибо в рамках Закона достичь ее невозможно – она есть плод благодати, которую дает Христос любящим Его. А границей между этими двумя  противоположностями служит общество социальной справедливости, реализации которого ждет от нас Господь.

Относительная справедливость

Кроме абсолютной, «нормативной» справедливости, о которой мы говорили до сих пор, необходимо рассматривать еще относительную справедливость. Суть дела в том, что во всяком социуме, даже далеко отстоящем от «нормативной точки»,  все равно вырабатываются свои, локальные нормы справедливости. Кстати, Новый Завет очень тонко улавливает и этот нюанс, уже не привязываясь к определенному уровню любви: «И  как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними» (Лк.6,31). Иначе говоря, «люби ближнего как самого себя» показывает нам уровень «нормативной»  справедливости (уровень, надо сказать, весьма высокий), но справедливость может иметь место и на других уровнях нравственности – выше или ниже.  Относительная справедливость объективна, но она зависит от господствующих в обществе социально-экономических отношений, а те, в свою очередь, – от уровня любви. Принципы же распределения, как известно, разные, и если выстроить их сверху вниз, то получится следующая картина.

Есть высшая справедливость в высочайшем из обществ – Иерусалимской общине: «имели все общее (…) и разделяли всем, смотря по нужде каждого» (Деян.2,45). То, что это именно справедливость,  видно из следующего эпизода: когда некоторые вдовицы «пренебрегаемы были в ежедневном   раздаянии потребностей» (Деян.6,1), то апостолы, поставив семь диаконов, восстановили справедливость, ибо считали введенный ими строй общей собственности справедливым ­– для христиан, разумеется.

Ступенькой ниже, но тоже очень высокий принцип – «поровну». В условиях ограниченности ресурсов имущественное равенство подчеркивает братский характер отношений. Именно так распределялись доходы в известном Православном Трудовом братстве Н.Н. Неплюева. И учителя и прачки там получали одинаково, хотя в миру оплата этих профессий различалась в десятки раз. Разумеется, жизнь по-братски очень непроста. Она требует от людей не на словах, а на деле присутствия таких христианских добродетелей, как  смирение, терпение, и главное – подлинной, нелицемерной любви.

Еще ниже, но также недалеко от «нормативного» уровня, стоит распределение «по труду».  Этот принцип настолько близок большинству человечества, что к его реализации стремились все социальные реформаторы. Тут уже о братских отношениях говорить не приходится, но имеет место  относительная солидарность, сочетающаяся с поддержкой наименее имущих. Наш советский социализм в принципе стремился к повсеместной реализации этой нормы. В основном это удавалось, но, надо признать, не всегда –­ труд, например, крестьян оплачивался ниже труда городских жителей.

Но, к несчастью, мир живет иначе – «по капиталу» – принципу несравненно более низменному. И тем не менее он господствует в капиталистическом обществе: для него «справедливо», если собственник получает больше рабочего, если крупная фирма съедает мелкую, если банкир вообще делает деньги из воздуха, и если страна, печатая зеленые фантики, получает за них реальную продукцию. Отклонения от этих норм в сторону криминала считаются нечестными и запрещены законом. А отклонения в сторону социалистического «по труду» вызывают у носителей капиталистической «справедливости» тихую ярость и неуемное желание всеми правдами и неправдами такие «аномалии» ликвидировать (недавний пример – Ливия).

И тем не менее капитализм ­ – еще не край распределения. Может быть еще худшее –  криминальное общество, где господствует принцип «по силе». Там  нормой считается убийство, прямой отъем, рэкет. Под стать этому «справедливость», которая  поддерживается внутри бандитских кланов («ты зашухерила всю нашу малину, и за это пулю получай»).

Смысл социальной справедливости

Эту лестницу справедливостей, конечно, можно и нужно уточнять. Но и из приведенного ясно, что справедливость, будучи феноменом социальным,  в форме относительной справедливости возникает в любом обществе. Более того, оказывается, что чувство справедливости – чувство глубочайшее, сродни совести, чувство, укорененное в каждой душе, заложенное туда Самим Богом, чувство, ответственное за социальную жизнь человека. И именно поэтому справедливость столь важна для людей. Хотя они трактуют ее по-разному, но сама необходимость соблюдения справедливости для большинства очевидна. Справедливость оказывается ничуть не менее важной ценностью, чем свобода. Но, конечно, ценностью для этого, падшего мира. Смысл справедливости – в обеспечении достойной жизни  человека в обществе – земном и грешном. Но поскольку еще Аристотель определял человека как «существо общественное», недвусмысленно намекая, что (после грехопадения) вне общества человек человеком стать не может, то соблюдение социальной справедливости означает сохранение образа Божия в человеке.

Более того, оказывается, что относительная справедливость  является мерой любви в обществе. Заряд любви как бы материализуется в соответствующих нормах социальной справедливости. Какова любовь, такова и справедливость, и наоборот. И если справедливости нет (точнее, относительная справедливость на низком уровне), то разговоры о любви носят оттенок демагогии  – она в обществе отсутствует. Разумеется, любовь совсем исчезнуть не может, но тогда она умаляется, уходит в чисто личные контакты, не выходя на уровень социальных отношений.  Наоборот, на высоких ступенях нравственности любовь и справедливость все более сближаются. В Боге Божественная любовь и Божественная справедливость совпадают, получая название Божией Правды.

Наконец, относительная справедливость позволяет нам точнее сформулировать критерий стабильности общества. Если в обществе сформировалось большинство, которое поддерживает существующую в обществе справедливость (пусть она даже далека от «нормативной»), то общество будет стабильным. Например, уже многие десятилетия наши философы ждут распада западного капитализма, а он, хоть и смердит, но все живет и живет. Стабильность капитализма обусловлена существованием столь мощной и ненарочито действующей системой промывания мозгов, что большинство (и богатых и бедных) искренно исповедуют формулу справедливости: «богатый и сильный – молодец, а бедный и слабый – лузер». Консенус относительно такой «справедливости» там налицо, и потому никакие попытки «социализировать» современный Запад никогда не приводили к сколь-нибудь серьезному результату.

И наоборот, если в обществе нет согласия, если имеет место разделение на группы (классы), которые по-разному понимают социальную справедливость, то общество обречено на нестабильность – конфликты, перевороты, революции, взрывы массовых беспорядков и проч. Такова наша Россия. У русских всегда было обостренное чувство справедливости, причем, на высоком, почти «нормативном» уровне. Но далеко не у всех. Наш иерархический сословный строй как на вершине властно-имущественной пирамиды, так и внизу ее, частенько рождал людей другой, более низкой справедливости. Когда справедливости  верхов и низов были сцеплены – дворяне служили, крепостные работали на дворян, свободные несли «тягло» – все еще держалось. Но после указа Петра III о вольности дворянства несправедливость системы стала для низов неприемлемой, что и вызвало революционное движение. Предпочесть справедливость не только богатству, но даже стабильности – наша русская черта. Увы, сейчас она уходит, что является признаком вырождения.

В общем, можно сказать, что социальная справедливость –  это здоровье общества. А здоровье, как известно, бывает разное. Если с социальной справедливостью все в порядке, то такое, в основе своей здоровое общество, может успешно решать и другие свои проблемы. Если же справедливость исчезает, то общество неизбежно рассыпается, умирает.  И для нас, клеточек общества, его здоровье имеет первостепенное значение – несправедливость болью отзывается во всех нас.

Индивидуалисты и коллективисты

Наконец обратимся к последнему, но наиболее трудному вопросу: возможна ли реализация общества социальной справедливости. Но сначала уточним постановку задачи: о какой справедливости тут идет речь – абсолютной или относительной? В первую очередь – о первой: имеется в виду справедливость на «нормативном» уровне или близком ему. Но и относительный момент тут присутствует: такое общество должно быть стабильным. Итак, возможно ли сочетание обеих свойств в таком большом обществе как, например, Россия? Ответить сходу на так поставленный вопрос затруднительно – нужно начать издалека.

Как  понять, насколько тот или иной человек справедлив? Социальная психология  давно и прочно выявила два типа личностей – индивидуалистов и коллективистов.

Коллективист видит в обществе, к которому он принадлежит, как бы свою большую семью. Он ценит и уважает установления этого общества, подчиняется им не за страх, а за совесть. Коллективист работает на общество, старается принести ему пользу. И в то же время он ждет, что общество его не оставит в беде, поддержит, даст ему средства для достойного существования.

Индивидуалист, разумеется, тоже понимает, что вне общества он жить не сможет. Но он прежде всего уповает на свои собственные силы. Для него общество – лишь некая среда, к которой он относится потребительски: как можно больше получить, как можно меньше отдав. И главное, чтобы общество не навязывало ему свои законы, свою мораль. Индивидуалист выше всего ставит свою собственную личность, считая, что чем меньше общество будет ограничивать его, тем лучше.

Тут сразу следует развеять одно недоразумение. Иногда говорят, что коллектив уничтожает личность. Отнюдь. И коллективисты и индивидуалисты – полноценные личности. Только индивидуалист признает свою личность верховной ценностью и все подчиняет ее существованию. Коллективист же смиряет себя,  сознательно подчиняя свою волю коллективу.

Чтобы лучше понять это разделение, сопоставим термины «индивидуалист» и «коллективист» с другой парой терминов: альтруист и эгоист. Думается, что объяснять их  не нужно; заметим только, что христианство призывает людей быть альтруистами (ибо христианство – это следование Спасителю, Который возлюбил людей до смерти крестной), а в эгоизме видит причину всех грехов человеческих.  Казалось бы, эти пары имеют совершенно разный смысл. Но всматриваясь внимательнее, мы увидим, что связь имеется, и существенная: коллективист – очень часто альтруист, а  индивидуалист – по большей части эгоист. И действительно, коллективист, уважая общество, любит и уважает составляющих его людей. Индивидуалист же отрицает общество, поскольку любит только себя. Утверждать, что так бывает всегда, было бы неверно. Известен особый тип людей, эксплуатирующих коллектив, любящих качать свои права, не отдавая обществу ничего. Или наоборот, есть индивидуалисты, которые настроены на деятельную помощь людям, но кому помочь – решают только сами. Но все же корреляция между этими понятиями очень значительна, и это дает нам право во многих контекстах считать соответствующие термины синонимами.

И у индивидуалистов, и у коллективистов есть своя справедливость. Только разная. Если у первых она сводится к тезису: «справедливость в том, чтобы грести к себе», то для коллективиста социальная справедливость существует на высоком, практически «нормативном» уровне. Однако тут мы подходим к пессимистичному, но много раз проверенному факту: индивидуалистов  численно больше. Падшесть человеческая велика, и потому большинство людей любят себя любимого куда больше, чем окружающих. Заповедь «люби ближнего как самого себя» оказывается для них не реальностью, а лишь несбыточным идеалом. А для многих эта заповедь – просто абсурд, идиотизм и глупость, над которой, разве что, только и можно посмеяться. И тем не менее, падшесть не всесильна, она не уничтожила доброго в человеке. Хотя она затрагивает всех людей, но всех по-разному и не всех в равной мере. Поэтому, наряду с индивидуалистами-эгоистами, существуют (и всегда будут существовать) коллективисты-альтруисты, стремящиеся к установлению социальной справедливости.

И кроме того, индивидуалист индивидуалисту рознь. В первом приближении их можно разбить на две группы: первого рода и второго рода. О вторых разговор простой: это настоящие эгоисты, живущие только для себя. Таковых может исправить только Бог, ибо «человекам это невозможно». А вот индивидуалисты первого рода другие – это люди с совестью, люди, в которых чувство справедливости не атрофировалось. По большей части это люди честные, с презрением относящиеся ко всякого рода халяве. Но в то же время дотянуться до коллективизма они, по тем или иным причинам, не могут: своя рубашка ближе к телу, работать надо на себя (и на свою семью) с целью «выбиться в люди» – в этом их справедливость. К индивидуалистам первого рода относится большинство людей, живущих своим трудом, прежде всего – крестьян.

Общество социальной справедливости возможно

Теперь уже можно вплотную заняться вопросом, при каких условиях возможна реализация общества социальной справедливости.

Индивидуалисты первого рода – это большинство человечества. Это люди, хотя в силу падшести, старающиеся  урвать себе, но все же люди, в которых голос Божий еще не полностью вытеснен звоном злата, люди, пусть и не твердые в добре, но все же способные на него. И если глас Божий их достигает, то они начинают понимать важность социальной справедливости, принимать ее, требовать ее осуществления, бороться за нее. Но они же могут быть совершенно индифферентны к справедливости, утыкаясь в корыто потребления.

И за эти нетвердые души идет упорная борьба. Капитализм силится вытравить из них само понятие социальной справедливости, поставив на ее место наживу. В ход идет целая система приемов, направленная на снижение культурного уровня, на замену духовного материальным, на изображение греха в выгодном свете. Но всегда задача одна: вбить в голову человека мысль, что тебе нужно заботиться о благополучии только самого себя, а другие – пусть сами о себе позаботятся.

От исхода этой борьбы за души людей и зависит ответ на вопрос о возможности социальной справедливости – если за «нормативную» справедливость большинство, то возможна и победа. Но победить можно только при объединении всех антикапиталистических сил, как правых, так и левых. И более того, необходимым условием является активное участие в этом движении Православной Церкви. По сути дела она должна духовно возглавить антикапиталистическое движение. Церковь должна сказать, что капитализм и социальная справедливость – две вещи несовместные. И не только сказать, но и жить в соответствии с этим принципом.  Тогда ей поверят очень и очень многие, даже неверующие. И тогда станет возможным изменение психологии индивидуалистов первого рода в сторону коллективизма и приятия подлинно евангельских, «нормативных» воззрений на социальную справедливость. Вследствие такого духовно-нравственного подъема мечты о Святой Руси и Великой России обретут реальную основу. Россия вернет себе свою самобытность, в том числе и в обретении своего, присущего ей социального строя,  который будет разительно отличаться от Западного, приближаясь (в смысле устроения экономики) к советскому социализму.

Это не рай на земле. Куда там! В Царстве Небесном жизнь бесконечная, где «несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание». А это всего лишь общество социальной справедливости, где присутствует смерть и все тяготы земной жизни, но где ценится труд, и нет забытых и выброшенных из социума. Такой строй – хорошая подготовка к жизни в Царстве, которое, несомненно, тоже будет обществом – в высшем смысле этого слова. И этот строй возможен, несмотря на падшесть человеческой природы. Нужна только воля к свершению.

Однако пока события развиваются в совершенно противоположном направлении: руководство РПЦ сейчас взяло курс на «симфонию» с олигархической властью,  оправдание капитализма и встраивание в его экономические институты. Церковь фактически отстраняется от борьбы за социальную справедливость,  сводя свою социальную функцию только к «социальной работе», т.е. к точечной помощи немощным и больным. В результате эта борьба (а борьба эта праведная, поскольку справедливость – от Бога) будет вестись  вне христианства, в основном левыми силами, увы, склонными к атеизму. В силу такого разделения нетрудно спрогнозировать, что эгоистам второго рода, ныне находящимся у власти, удастся сохранить ее вместе с бесчеловечным и антихристианским  социальным строем. В то же время очень вероятно, что общество в полной мере проявит свою нестабильность, выплеснув весь заряд ненависти к новым барам. Надвигается социальная, государственная, национальная катастрофа. К чему она приведет – к окончательной гибели России или, наоборот, к ее очищению и чудесному возрождению – Бог ведает.

Но возможен и третий сценарий. Если власть имущим удается перетянуть на свою сторону индивидуалистов первого рода, прельстив их перспективой материального благополучия, то о социальной справедливости будет напрочь забыто. Возникнет общество свиного корыта с неприглядными сценами отталкивания друг друга от кормушки. Опасность такого развития событий велика, но, видимо, у мирового правительства другие планы: оно очень боится России, и потому решило уничтожить русский народ на корню, оставив 15 млн. рабов для обслуживания трубы. Однако человек предполагает, а Бог располагает. Посмотрим.

Ну а как же общество любви, о котором, на примере Иерусалимской общины, так вдохновенно повествуют Деяния апостольские? Оно тоже у нас возможно, но лишь в локальных сообществах, общинах, создаваемых группами единомышленников. Вся Россия стать обществом любви не в силах – слишком много у нас индивидуалистов как первого, так и второго рода. Однако для существования общин любви характер окружающего их «большого» общества далеко небезразличен. В рамках общества эгоизма таким общинам существовать крайне трудно – они скрываются, уходят в андеграунд или остаются  чисто ментальными союзами, наподобие церковных приходов. Только общество социальной справедливости даст возможность общинам  любви развиваться, множиться, стать образцами жизни для «большого» общества.

Кратко подытожим.

В стремлении к социальной справедливости люди правы, ибо это Божие веление. Правы, поскольку чувство справедливости – чувство глубинное, ответственное за социальную жизнь человека. Они правы и в том смысле, что общество социальной справедливости достижимо, даже нынешним человечеством. Наконец, они правы потому, что только в условиях такого общества возможен расцвет общин любви, о которых нам повествует Новый Завет. Оправдание справедливости – вот что нужно нам, христианам, если мы хотим, чтобы Россия восстала из пепла.