Общеизвестно, что, начиная с эпохи Просвещения и особенно после Гегеля и Маркса, линейная прогрессистская модель остается доминирующим трендом в осмыслении истории. Согласно этой гипотезе, все народы мира движутся по одной исторической колее в направлении «светлого будущего», однако в разных вагонах, вследствие чего и достигнут пункта назначения – рукотворного «рая на земле» не одновременно: США и Европа – раньше, Россия, Украина, Индия, Китай, Ливия, Сирия и др. – позже. Уяснив это, нам для минимализации исторических издержек следует старательней подражать странам «первого эшелона», действующим по отношению к народам-аутсайдерам по принципу «не умеешь – научим, не хочешь – заставим». Успехи Запада, подлинные или мнимые, так завораживают нас, и мы так смирились с ролью догоняющего, что воспринимаем альтернативную цивилизационную парадигму периодизации истории, выдвинутую еще в XIX веке нашими соотечественниками Н. Я. Данилевским и К. Н. Леонтьевым (а в ХХ веке развитую О. Шпенглером и А. Тойнби), скорее как экспонат в музее исторической мысли, нежели как плодотворную концепцию, во многом подтвержденную событиями ХХ – начала XXI веков.

Цивилизация в их понимании – это «созвездие» народов, тяготеющих друг к другу в силу религиозно-культурного сродства. Структуру цивилизации задают все те отношения, посредством которых человек реализует себя в истории, – семейные, экономические, государственно-правовые, культурные, религиозные. Согласимся с А. Тойнби в том, что в основе неповторимого цивилизационного образа лежит религиозно-культурная идентичность народов. Роль экономики и государства, при этом, является интегрирующей, но не лицетворящей, ибо, выступая в качестве фундамента и стен цивилизации, не они формируют тот своеобразный, венчающий ее купол, который однозначно разворачивает все строение в определенную смысловую сторону. «Стояние цивилизации в зените» означает, что, обретя контакт с Небом, истинный или мнимый, люди пытаются жить в истории, «не выпадая из перспективы» Абсолютного. Это есть своего рода подвиг «исторического столпничества»: не сходя с религиозного фундамента, люди стремятся хозяйствовать, воевать, рожать и воспитывать детей, строить государственно-правовые отношения, писать стихи и научные трактаты.

Трезво оценивая нынешний исторический момент, мы должны признать, что восточнославянская православная цивилизация давно находится в состоянии упадка. Крушение в 1917 г. Российской монархии, гражданская война и последующие 70 лет коммунистической диктатуры стали полосой ее надлома. Одной из главных причин случившегося было то, что Церковь проиграла историческую битву за культуру.

Прологом к «великому исходу» Церкви из культуры стал раскол XVII века и последовавшие за ним реформы Петра I, результаты которых не поддаются однозначной оценке. С одной стороны, попытки Петра (и его приемников у «кормила власти», включая Сталина) методами тотального государственного диктата нарастить военный и экономический потенциал России (СССР) соответствовали цивилизационному «инстинкту самосохранения» перед лицом непрестанного стремления Запада колонизировать страну, (достаточно вспомнить вызовы 1812, 1914 и 1941 годов, чтобы положительно оценить их усилия). Вместе с тем, именно реформы Петра I запустили мощный инерционный механизм «вестернизации» всех сторон жизни «русского мира». Некритическое копирование образцов западного культурно-социального опыта на отечественной почве неизбежно порождало разрушительные диссонансы, вносило в православный мир элементы цивилизационного раскола. Так, упразднение Петром I патриаршества и огосударствление Церкви посредством подчинения епископата Святейшему Синоду на двести лет лишило Церковь исторической динамики и инициативы, резко ослабило ее миссионерский и культуротворческий потенциал в стремительно меняющемся социуме. Разрушительные последствия имела вмененная священству обязанность нарушать тайну исповеди в случае открывшихся в ней государственных преступлений, что вбило клин между Церковью и культурным слоем Российской империи, оттолкнуло его от Православия. Мировоззрение этого слоя (до середины XIX века это были в основном дворяне) все больше развивается в протестантском духе, синкретически впитывает идеи французского Просвещения, масонства, гегелевской философии, что, в конечном счете, выливается в выступление декабристов. После его подавления в 1825 г. гражданский конфликт перемещается в кабинеты в виде спора западников и славянофилов. Начиная с П. Чаадаева, западники были продолжателями линии декабристов и идейными предтечами нынешних русских оппозиционеров, вышедших на Болотную площадь против В. Путина в 2012 г.

На Украине западничество всегда имело более прочную цивилизационную «прописку», чем в Великороссии, что было связано с многовековым включением Юго-Западной Руси в религиозно и культурно чуждое государство – Речь Посполитую. В этом историческом контексте «точками опоры» украинского западничества были: 1) польско-литовское государство, крайне враждебно относившееся к православному населению и бывшее главным геополитическим противником Московской Руси (после разделов Польши в конце XVIII в. его место займет Австро-Венгерская империя); 2) искусственно созданная в 1596 г. униатская церковная структура, перманентно пытавшаяся поглотить Православие в Правобережной Украине; 3) культурная русофобия, проявившаяся в частности в деятельности западноукраинской «Просвиты», «Истории Украины- Руси» М. Грушевского, львовской реформе украинского языка 1894 г. и т.п. Все «столпы» украинского западничества, по-разному используя эти точки опоры, блокировались с поляками, как И. Выговский, со шведами, как И. Мазепа, с немцами и австрийцами, как А. Шептицкий, М. Грушевский, Е. Коновалец, С. Бандера, всегда направляя свои усилия против России и Русской Православной Церкви, пытаясь ослабить ее безуспешными попытками продвижения на восток унии и многочисленными церковными расколами на национальной почве. Как видим, и украинские «евроатлантисты» последних лет – В. Ющенко и его «оранжевая команда» еще раз подтвердили эту тенденцию.

Известный православный богослов и культуролог В. В. Зеньковский (бывший до эмиграции профессором Киевского Императорского университета св. Владимира) считает, что мы «уронили» православную цивилизацию до нынешнего состояния полураспада, поскольку не смогли облечь Православие в адекватные восточнославянской почве «культурные ризы».  Нам – русским, украинцам, белорусам, заповедано великое сокровище, хранимое в Церкви неповрежденным, – догматическое наследие Вселенских Соборов и Церковное Предание, которое не удается культурно «развернуть», воплотить в истории. Вместо этого, мы и в Украине, и в России вот уже 300-400 лет занимаемся разрушающим восточнославянский мир идеологическим, политическим, культурным и (все больше и больше) правовым (вспомним гендерные законы, о ювенальной юстиции, о правах секс-меньшинств) плагиатом у Запада и, как метко выразился В. В. Зеньковский, копируем «чужие ответы на чужие вопросы».

Сегодня мы, православные христиане, живущие в постсоветской Украине, находимся в уникальной ситуации, характеризующейся «наложением» возможностей и искушений. Возможности эти заключаются главным образом в том, что, освободившись от «железного пресса» богоборческой власти, мы впервые оказались предоставлены сами себе: лишившись и традиционной для Византии и России «поддержки» Церкви со стороны государства, и его навязчивой опеки. Но, с другой стороны, перед  Церковью предстал стремительно мельчающий, культурно расплывчатый, неочерченный традицией человек эпохи постмодерна. В эту хаотическую бесформленность душевного устройства постсоветского индивидуума «проваливается» любая проповедь,  не  встречая «упругости души», необходимой для «высечения искры» заинтересованности: слово о Боге не находит в ней  опоры. И в этом недорастании аудитории до  предельных вопросов заключен особый вызов – проповедуя Христа, мы одновременно  должны и наращивать в душе слушателя недостающий культурно-смысловой «гумус», в котором бы смогло прорасти слово проповеди. Сделать это очень трудно, но если мы устранимся от решения задачи инкультурации Православия, то нам непросто будет объяснить следующему поколению, зачем нужен «русский мир» как историческая альтернатива западному миру, стремительно отворачивающемуся от Христа Спасителя и уже стыдящемуся своих христианских корней.