Столяр Марина. Советская смеховая культура. – К.: Стилос, 2011. – 304 с.

 

 Новая книга М. Столяр можно приобрести в издательстве "Стилос":

Контрактова пл.7

Київ, 04070, Україна

тел. +38(044) 467-51-89

 

Сайт издательства:

http://www.stylos.kiev.ua/ru/2/

 

Советская смеховая культура

Введение. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

І. Смеховая культура довоенного, военного и послевоенного времени

 

Феномен советского косноязычия

в сатире 20 – 30-х годов. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Философская сатира и ирония А.Ф. Лосева . . . . . . . . . . . . .

Трюк как иерофания чуда:

цирк и эксцентрическая кинокомедия. . . . . . . . . . . . . . . . .

Частушка: историческая рефлексия

и идеологическая пропаганда . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

 

Смеховая культура военного времени в поэме

Александра Твардовского «Василий Тёркин». . . . . . . . . . . .

Философско-религиозный смысл

сатиры Е.Л. Шварца. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Иерофания духовного смеха

в советском образе радости. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

 

IІ. Смеховая культура 60 – 90 годов

 

Розыгрыш как ведущая фигура

смеховой культуры 60-х годов. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Смеховая культура научной

интеллигенции 60-80 годов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Праздники, зрелища, обжорство

и пьянство по-советски. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Марксистская идеология и

советский политический анекдот. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Профанация идеала титанической личности в

образе Ивана Чонкина. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Две парадигмы понимания комического

(на материале фильмов Л. Гайдая и Э. Рязанова). . . . . . . . . . . .

Хронотоп кинокомедий Эльдара Рязанова

и постсоветские рождественские фильмы . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Смеховая культура и идеология. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Заключение. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Литература. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

 

 

 

Дорогой читатель!

 

Нижеследующее введение адресовано, прежде всего, академическому сообществу – людям, профессионально занимающимся культурологией. Обычному читателю, который заинтересовался названием работы, введение лучше вообще не читать, чтобы не испортить себе впечатление о всей книге.

Автор

 

Уважаемый коллега!

 

Вашему вниманию предлагается книга, содержание которой игнорирует требование к научному исследованию, именуемое актуальностью. Всю свою сознательную (в смысле философской рефлексии) жизнь я мечтала поквитаться с кумиром актуальности, без ритуала поклонения которому не может обойтись ни одна работа. Сколько времени, сил, здоровья, талантов принесено в жертву этому чудовищу! Сколько прекрасных тем отвергнуто потому, что предпочтение отдается идеологической конъюнктуре! Постсоветская гуманитарная наука, увы, по прежнему находится в плену у идеологии. Поэтому я отстаиваю принципиальную неактуальность своего исследования в административно-научном и идеологическом смыслах слова.

Итак, среди актуальных тем современной культурологии такой объект как советская культура, можно сказать, отсутствует, и это объясняется, отчасти, по аналогии между современным отношением к «имперскому прошлому» и просветительским видением средневековья. Точно так же, как в эпоху Просвещения его идеологи не заметили, что очень многое и, прямо скажем, не всегда позитивное они позаимствовали в средневековье, так же и мы сегодня подчас не замечаем, насколько сильно «загрузли» в советском прошлом. В частности, провозглашая вроде бы новую идеологию независимых государств, постсоветские власти по сути вернулись к тому же варианту диктата идеологии по отношению к другим сферам деятельности – религии, морали, науки, философии, который наблюдался в СССР.

Советская смеховая культура – это тема не актуальная, а просто интересная в научном смысле. Советская смеховая культура, а особенно ее могучий «всплеск» 60-90 гг. – уникальное явление, не знающее мировых аналогов в ХХ веке. Ни в одной цивилизации не было такой причины для смеха, как в СССР, потому что нигде в мире народу не обещалось царство Божье на земле. С такой идеологией не смогли бы просуществовать и благополучные (относительно) Соединенные Штаты. Контраст возвышенного (коммунисти¬ческого идеала) и низменного (советской реальности) был настолько ярким, что не смеяться советский народ просто не мог.

Однако, несмотря на этот, смягчающий вину автора, фактор данную книгу многие в Украине даже не захотят взять в руки, потому что она написана на русском, а в России, потому что книга написала украинка из провинциального города Чернигова. Националисты и коммунисты увидят в ней выпады против своих идеологий. Верующие не захотят читать о смехе, потому что «смех – это грех». А светские ученые не примут религиозную точку зрения автора. Академические философы и культурологи с презрением отмахнутся от текста, который сможет понять даже домохозяйка. А домохозяйке никогда в голову не придет покупать культурологическую книжку. Короче говоря, ни одна сплоченная группа, ни одно сообщество, скорее всего, не примет эту книгу. И ничего, кроме расходов, моим друзьям – Ю.В. Корзуновой и К.С. Малееву, благодаря усилиям которых публикация оказалась возможной, эта книга не сулит. Но, с другой стороны, я ведь адресую эту книгу не толпе, а думающим, культурным людям, которых тоже должно быть немало…

Данная работа является продолжением книги «Религия советской цивилизации», вышедшей в Киевском издательстве «Стилос» в 2010 г. В этом названии соединено, на первый взгляд, несоединимое – религия и советская цивилизация. Большинство людей, имеющих хоть какое-то представление о истории ХХ в., убеждены, что советская идеология была чисто атеистической, тогда как на самом деле она была вариантом титанической религии с элементами заимствований из христианства и, частично, из иудаизма, – заимствованиями, которые приобрели в марксизме-ленинизме и в советском образе жизни искаженные, подчас откровенно карикатурные формы. Титанизм не отрицает сакрального и допускает множество проявлений сверхъестественного (например, превращение обезьяны в человека). Просто на место Бога ставится человек.

Рассматриваемый материал подтверждает мысль М. Элиаде о наличии инвариантных священных смыслов, которые присутствуют не только в религиозных, но даже и в атеистических культурах. Эти смыслы, а точнее, – проявления сакрального в профанном Элиаде – называет иерофаниями. Используя это понятие, я несколько его расширяю, вводя в энергетический дискурс. В моем понимании иерофания – не только проявление сакрального в профанном, но и определенная энергия, без которой не может воспроизводиться в культуре ни один ее артефакт, будь то идеологема, феномен морали или права, художественное произведение или фигура народной смеховой культуры.

Первая книга «потянула» за собой вторую: изучая советскую идеологию, я обратила внимание на то, что каждой марксистско-ленинской идеологеме можно найти симметричное профанное соответствие в смеховой культуре. Тогда в книге «Религия советской цивилизации» я ограничилась сочетанием двух эпиграфов к некоторым параграфам – один эпиграф брался из области сакрально-идеологического, а другой – из сферы смехового. Например, к главе «Будни и праздники. Иерофании советских праздников» я взяла эпиграф из Маяковского и анекдот:

"Идите!

Понедельники и вторники

Окрасим кровью в праздники!"

 

Вл. Маяковский

 

 

 

 

– Рабинович, почему вы хотите в Израиль?

– Надоели праздники!

– Какие праздники?

– Колбасу купил – праздник, туалетную бумагу достал – праздник...

Анекдот

 

Ощущение глубокой общности, близости советских идеологии и смеховой культуры не покидает меня, вопреки усвоенному еще со студенческой скамьи положению М.М. Бахтина о принципиальном противостоянии идеологии и смеховой культуры. В этой связи предстоит на материале конкретных артефактов советской смеховой культуры найти ответ на несколько основных проблемных вопросов:

1. Была ли советская смеховая культура по своему содержанию действительно антиидеологической или она была пронизана официальными идеологическими смыслами?

2. Если верно первое, то следует выяснить смысл этого противостояния: расхождение было в понимании идеала или в форме осуществления идеала? Также необходимо исследовать, насколько однородным или неоднородным было это противостояние. Здесь возможно нахождение нескольких течений в пределах единой смеховой культуры.

3. Если верно второе, то есть окажется, что советская смеховая культура была неотъемлемой частью идеологического поля советской цивилизации, то нужно посмотреть, имело ли место исключительно поверхностное пересечение сюжетов идеологии и смеховой культуры или существовала их более глубокая общность?

4. Возможен и третий вариант, совмещающий первые два в каком-либо отношении.

Помимо проблем, очерчивающих поле исследования и направляющих его в русло решения определенных задач, можно предварительно сформулировать и некоторые гипотезы.

1. Независимо от решения вопроса об определенном отношении идеологии и смеховой культуры, сам факт такого отношения налицо и, следовательно, предполагается присутствие некоторой симметрии идеологических тем и профанных сюжетов смеховой культуры. Иными словами, каждой идеологеме или идеологическому культу должны соответствовать определенные смеховые фигуры и профанные аналоги, которые предстоит обнаружить.

2. Но поскольку даже относительно стабильная советская идеология претерпела определенную эволюцию, то говорить о смеховой культуре, тем более, следует в контексте ее динамики. Изменению, возможно, был подвержен господствующий образ смеха, его качество. Также, можно предположить, что в разные исторические периоды советской культуры могло наблюдаться доминирование определенных смеховых форм. Например, всем знатокам советской истории хорошо известно, что пик расцвета политического анекдота приходится на 80-90 гг. ХХ в., но ведь кроме анекдота имелись еще и иные формы смеховой культуры, каждая из которых занимала определенное место в иерархии смеховых предпочтений каждого исторического периода.

Еще я хочу обратить внимание читателя на то, что это книга по культурологи, а не по истории культуры. Поэтому автор не связан обязательством назвать «все и вся», огласить полный список и т.д. и т.п. Многие имена представителей советской смеховой культуры – писателей, драматургов, режиссеров, актеров, сатириков и пародистов упоминаются либо вскользь, либо вообще остались за скобками. Причиной этого является определенный формат работы – крупным планом берутся не столько конкретные личности, сколько определенных смеховые фигуры, оппозиции, профанные темы и т.п.

Что же касается методологии исследования, то я проводила его в поле действия силовых линий структурализма и феноменологии, прежде всего, феноменологических исследований М. Элиаде и М. Эпштейна. Однако используемый автором этой книги метод феноменологической редукции существенно отличается от того, который предлагает Э. Гуссерль и другие западные феноменологи, которые моделируют использование этого метода, но по сути не практикуют его. Предлагаемое ими «очищение сознания» возможно с той же вероятностью, что и полное избавление воздуха жилой комнаты от всех пылинок, видимых в солнечном свете. Другое дело, что в отечественной духовно-интеллектуальной традиции со времен еще Киевской Руси имеется более радикальный способ очищения сознания, который предполагает первичное очищение сердца как центра духовной жизни человека. При этом сердце рассматривается как вместилище двух разнонаправленных энергий – страстной и духовной. Этот метод, в частности, использовали украинские философы Г. Сковорода (XVIII в.) и П. Юркевич XIX в.

Для феноменологического анализа смеха подобная методология дает прекрасные результаты. Для примера можно привести оригинальное понимание смеха, предложенное С. Пролеевым в статье «Смех и господство». В ней автор рассматривает смех как некоторое страстное начало, овладевающее человеком [См.: 124, с. 52]. Несомненно, к такому выводу можно прийти, выходя за границы анализа одного лишь сознания и внимательно всматриваясь в страстные движения сердца (хотя смех, с моей точки зрения, не сводится к смеху страстному; смех сопутствует практически всем чувствам человека, в том числе и не являющимися страстями; также смех бывает и внутренний, духовный, о чем пойдет речь в главе «Иерофания духовного смеха в советском образе радости»). В связи же со страстными проявлениями смеха автор считает не зазорным заимствовать отдельные наблюдения относительно смеха в психоанализе, поскольку культурные сублимации страстных импульсов здесь представлены достаточно подробно. Одним из важнейших методологических оснований работы является теория архетипов или первообразов К.Г. Юнга, переосмысленной в энергетическом дискурсе православной теории первообразов или логосов бытия (св. мученик Иустин Философ, святитель Василий Великий и др.).

Мощный интеллектуальный толчок к исследованию советской культуры в контексте определенной псевдорелигиозной идеологии я получила от чтения фундаментальных историософских работ Н.А. Бердяева и особенно его книги «Истоки и смысл русского коммунизма», из размышлений о религиозной природе русской интеллигенции прот. Сергия Булгакова. Понятие пассионарности для анализа «протуберанца» советской смеховой культуры 60-90 гг. позаимствовано из историософии Л.Н. Гумилева, однако я далека от того объяснения причин пассионарности, которое дает Гумилев. Также, используются такие культурологические конструкты философии жизни как аполлоническое и дионисическое начала, но в той традиции с этими началами связано движение искусства, а в нашей работе – различные проявления титанизма как языческой религии советской цивилизации.

Богатую эмпирическую основу и глубокие наблюдения за событиями истории ХХ в., в том числе отечественной истории, я нашла в книгах известного украинского философа М.В. Поповича – «Красное столетие» и филолога А.М. Селищева «Язык революционной эпохи: Из наблюдений над русским языком последних лет (1917-1926)».

Из обобщающих работ по смеховой культуре моими «настольными книгами» были исследования М.М. Бахтина, А.Ф. Лосева, Д.С. Лихачева, С.С. Аверинцева, Ю.Б. Борева, А.В. Дмитриева, М.С. Кагана, Л.В. Карасева, С.Б. Крымского, В.А. Малахова, А.М. Панченко, В.Я. Проппа, Н.В. Понырко, В.П. Шестакова, Р.Н. Юренева.

Завершить вводную часть я хочу совершенно искренней признательностью тем, кто сознательно или бессознательно делал все возможное, чтобы я эту книгу не написала. Пишу это без малейшей доли иронии. Считаю, что именно они вынудили меня довести начатое до конца.